Как вы относитесь к творчеству Чака Паланика и Чарльза Буковски?

Притягательность в том, что это такой автофикшн, а автофикшн всегда привлекателен, потому что человек борется со своими  травмами и одновременно с вашими. «Dirty Old Men Need Love Too», как называется один из сборников Буковски. Мы все нуждаемся в любви, и все мы в какой-то степени dirty old men, хотя он был ухоженный старик. Мне он не очень нравится потому, что я, как и у Довлатова, не замечаю в ним ни отважного самоистребления, такого алкоголизма высокого, самоубийственного, какой был у Венички Ерофеева, ни литературной новизны; открытий, которые есть у Фолкнера, Стайрона, Стейнбека. Я считаю его честным новеллистом, хроникером собственной жизни и отчасти – хроникером собственного…

Мне совершенно не импонирует его авторский стиль. Я понимаю, что он очень талантливый человек. На мой взгляд, иногда он грешит избыточной жестокостью, натурализмом, а это мне не кажется необходимым. Он такой, знаете, немножко «американский Сорокин», хотя у Владимира Сорокина всё это умнее (может быть, потому, что я лучше знаю образцы). Мне кажется, что выше «Удушья» он не прыгнул. Говорят, что «Колыбельная» очень хороший роман, но мне так почему-то не показалось. И, само собой, очень хорош, конечно, «Бойцовский клуб».

Понимаете, я понимаю, что Буковски – трогательный автор. И фраза «dirty old man love too» – это фраза, под которой любой подпишется после 30 лет. Но я никогда Буковски не любил. Он мне симпатичен как персонаж, но несимпатичен как автор. Его сравнивают с Довлатовым: мне кажется, что это все какая-то литература, не дотягивающая до великих эмоций. Где у Фицджеральда или Хемингуэя гибель всерьез, там у Буковски обаятельный алкоголизм. И мне многого не хватает в его прозе. При всем обаянии его таланта он писатель не того ранга, что и великие проклятые монстры литературы 30-50-х годов.  Не Фолкнер, прямо скажем, хотя Фолкнер пил не меньше. Просто алкоголизм Фолкнера приводил его к мрачным…

Вот уж где я не нахожу параллелей, так это между «Бойцовским клубом» и «Великим Гэтсби». Определенные параллели есть в том, как молодые бездельники, не знающие куда себя девать, доигрываются до садомазохизма. Такие мотивы есть и в «Великом Гэтсби». Но в нем, на мой взгляд, более отчетливые и формальные параллели с «Завистью» Олеши, я их в свое время довольно подробно отследил, чем вызвал бешеное раздражение у некоторых идиотов. Ну если все время слушать идиотов, так ведь вообще ничего не придумаешь. Поэтому ваша мысль довольно занятна.

Параллели с точки зрения «Великого Гэтсби» тут есть те, что и «Бойцовский клуб», и «Великий Гэтсби» в известном смысле написаны в эпоху прощания с золотой…

Буковски не нравится, потому что однообразен как-то, и эмоциональный диапазон у него, по-моему, невелик. Миллер? Очень нравится его книга «Время убийц» про Рембо, но совсем не нравятся «Тропик Рака». Селин мне просто глубоко омерзителен — и не по причине его фашизма. Ну, ладно, бывают заблуждения. У Гамсуна они были — что же, я теперь должен Гамсуна возненавидеть? Я и так его не очень-то люблю, но признаю его талант.

Что касается Селина. Понимаете, Селин… Вот я в статье о Жиде в «Дилетанте» об этом написал довольно подробно. Селин же посетил СССР одновременно с Жидом, только без такой помпы, и отозвался об этой стране гораздо более критично и просто с омерзением. Ну, вот я и к нему с встречным…

Паланик, конечно, из них из всех — из тех, кто был перечислен,— это наиболее серьёзный автор, автор того же уровня, что Брет Истон Эллис. Он… Как бы высказать? Он, конечно, графоман — в том смысле, что он дилетант, у него очень плохо с чувством меры. Но талант и чувство меры — как вы знаете, в общем, вещи иногда несовместные. Когда-то Сорокин сказал: «Пелевин — это марихуана, а я — Кокаин». Конечно, Паланик — это тяжёлый наркотик. И при всей избыточности и чрезмерности его всё-таки какие-то иррациональные точные вещи, объясняющие тайну бытия, он чувствует — или не объясняющие, но указывающие на тайну бытия, скажем так.

Я редко цитирую свои удачные какие-то ответы (они редко бывают…

Я вообще в этом плане человек пристрастный. Не сказать, что я люблю очень сильно Достоевского, как вы знаете, но Паланика я люблю ещё меньше, он не кажется мне сильным писателем. Но в чём штука? Финчер вообще — он режиссёр удивительного класса. Говорят, что он человек скучный. Я в это поверить совершенно не могу, потому что он мне кажется одним из великих ныне живущих режиссёров, наряду с Гором Вербински, например, ещё с кем-то, кого я мог бы назвать, с Вуди Алленом упомянутым. Но он, конечно, более велик, по-моему.

Финчер всегда умудряется зацепить широчайший пласт, о чём бы он ни снимал,— снимает ли он о Зодиаке, снимает ли он экранизацию Стига Ларссона, снимает ли он даже эту «Gone Girl»…

Паланик — очень большое явление в мировой литературе. У него есть хорошие догадки, но его интерес к патологии выдаёт, по-моему, просто непонимание нормы. У него интереса к норме нет. Джудит Гест написал когда-то замечательный роман «Ordinary People». Я этих ordinary people с тех пор в литературе не вижу. Про патологию же писать проще. Обывателя сложно описать, сложно описать повседневные механизмы, реакции. На этом же, собственно, Дэвид Фостер Уоллес и покончил с собой — на попытке написать роман о служащем налогового управления. Вот это самое сложное — преодолеть скуку жизни. А Паланик имеет дело с патологическими ситуациями. «Бойцовский клуб» хорошо придуман, «Удушье» хорошо…

Паланик. Конечно, «Бойцовский клуб» — это самая близкая книга. Тут интересный парадокс рассмотрен: почему потребительская душа, душа хипстера, душа идеального абсолютного потребителя так склонна к насилию? Почему насилие становится её манией, причинение боли себе и другим? А потому что она ничего не может сотворить. Со своим и чужим телом она может сделать только одно — только расчленять, только мучить, причинять боль. А творить, понимать, проникать душа такого героя не способна.

Вот что касается фэнтези. Понимаете, какую-то великую роль этого жанра, не столь мною любимого, я осознал в середине 90-х, когда наш собеседниковский Руслан Козлов дал почитать свой роман «Остров Буян». Я от кого угодно мог ожидать такой роман, но Козлов – известный политический журналист, он редактировал «Смену» ленинградскую, он автор первой публикации о «Митьках», он и открыл их как течение. Он был автором первого ответа Нине Андреевой на «Не могу поступиться принципами». Когда все замерли, думая, что это произошел поворот в правительстве, а вот Козлов взял и написал очень резкую и язвительную статью «Не могу молчать».

Я знал его как очень сильного публициста. Он замечательно писал,…